Мой город — Москва
Выбрать другой город:
Учёба.ру WWW.UCHEBA.RU
 

«Ни в одной стране мира свобода СМИ не наступала сразу»

Зачем журналистам нужно знать античную литературу, как студентку журфака объявили персоной нон грата в Сирии и почему полная свобода печати в России наступит через 150 лет? Об этом рассказал доцент факультета журналистики МГУ и кандидат филологических наук Григорий Владимирович Прутцков.
Ксения Яковлева
Редактор проекта Учёба.ру
11 февраля 2015
Григорий Прутцков
Доцент факультета журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова, кандидат филологических наук
Как Вы считаете, зачем современному журналисту нужно образование?

Это самый первый вопрос, который я задаю студентам на самой первой лекции на первом курсе. Я спрашиваю немного по-другому: «Нужно ли журналисту в своей практической работе знать историю зарубежной журналистики?». Я с удовольствием слушаю их «Да!», «Конечно», «Обязательно!». И вот, когда все ответы прозвучали, я говорю: «Совершенно не нужно». Как не нужно и знание античной литературы и многих других предметов, которые здесь преподают. Но все эти предметы дают кругозор. Формально для практической работы они не нужны, но журналист должен быть самым разносторонне образованным человеком. Это идет еще из древних Афин: человек, который работает с информацией и сообщает ее другим, должен знать все и разбираться во всем, насколько это возможно. Чем университет отличается от института, колледжа, техникума? Тем, что он дает универсальную, разнообразную информацию, то, что формирует кругозор, подход к тематике. Какова главная обязанность журналиста? Оперативно найти правдивую информацию и оперативно донести ее до потребителя. Для того, чтобы человек все это смог сделать, ему нужно разностороннее образование. Поэтому в университете преподают совершенно разные предметы, которые, может, и не нужны в практическом смысле, но формируют человека.

Как вы считаете, журналистское образование успевает за стремительным развитием самой журналистики в наше время?

Есть два момента: теоретическое образование и практическое. Журфак МГУ, скорее, рассчитан на фундаментальное образование. У нас есть очень современный телерадиоцентр, где функционирует самое инновационное оборудование. В плане технического оснащения мы ни на шаг не отстаем от того, что есть в мире. Не секрет, что, когда появляется новый гаджет, его освоение — дело нескольких часов. А фундаментальные дисциплины вы не освоите за несколько часов, для этого требуются месяцы и даже годы. Фундаментальные дисциплины формируют личность на протяжении десятилетий жизни. Поэтому технические новинки у нас присутствуют, но главной все равно остается практика. Представьте: я покажу вам айфон. Пока вы не начнете сами им пользоваться — отправлять сообщения, фотографировать, инстаграмить, вы не поймете принципа его работы. То же самое и в образовании: журналист получает знания, но, пока не начнет практиковаться, не поймет сути работы. Я не считаю, что техническим новинкам стоит уделять много внимания: они все равно быстро сменяют друг друга, и молодой человек, окончивший университет, с легкостью сможет их освоить. Образование — это сумма теории и практики. Конечно, есть моменты, в которых оно не успевает за развитием журналистики, но в целом оно не отстает от него.

В сфере ваших научных интересов присутствует история гендерных исследований. По вашему мнению, есть ли в журналистике компетенции, которые больше подходили бы мужчинам (или женщинам)?

Во-первых, есть такое распространенное заблуждение: человек, например, в 15 лет заявляет родителям, что хочет стать журналистом, и их первая реакция — «Ой, тебя убьют! Тебя пошлют в горячую точку! Сейчас журналистов убивают!». Почему это является заблуждением?

Журналист всегда находится на виду, поэтому, если его убьют или, например, он напьется, это станет общеизвестным фактом.

Хотя шахтеры, например, погибают гораздо чаще, чем журналисты, но об этом никто не говорит. В лучшем случае, о них выйдет короткий материал с количеством погибших. Никого и никогда насильно не посылают в горячие точки, выбор делает именно тот человек, который едет, именно он идет на риск. И таких — ничтожный процент от общего числа журналистов. Работа водителя автобуса или летчика гораздо опаснее, чем работа журналиста. Во-вторых, посмотрите, сколько среди этих людей женщин и сколько — мужчин. Если посмотреть сейчас на состав факультета журналистики, мы увидим, что это, по сути, — женский факультет. Если посмотреть на состав журналистов, работающих в горячих точках, они, преимущественно, — мужчины. Конечно, есть и исключения.

А какие исключения вы знаете?

У меня есть студентка, которая сейчас учится на старших курсах вечернего отделения, ее зовут Катя. Она сама поехала в Ливию, когда там была гражданская война против Каддафи. Все мы отговаривали ее, но она выучила арабский язык, купила арабскую одежду и полностью погрузилась в вопрос. Катя купила тур в Тунис, никому ничего не сказав о своих планах и, только прилетев туда, перешла границу с Ливией. Она провела там неделю. Причем ей дико везло: например, она переночевала в одном доме, и утром, как только она ушла оттуда, его разбомбили. Однажды Катя голосовала на дороге и машина, следующая за той, на которой она ехала, подорвалась на мине. Когда она вернулась и рассказывала мне все это, я понял, что это — совершенно потрясающая история. Интересно, что Катя с виду — очень тихая и спокойная девушка с голубыми глазами. Бывают девушки, которые ведут себя круче любого парня, но она была совершенно не такой. Когда срок ее пребывания в Тунисе подходил к концу, она приехала в свой отель, искупалась и улетела обратно в Москву. В Москве она писала статьи о том, что видела. А потом она поехала в Сирию, когда там началась гражданская война. Катя была в Сирии пять раз, причем в пятый ее объявили персоной нон грата в этой стране. И тогда в шестой раз она поехала туда тайно через территорию Турции. Она писала совершенно потрясающие материалы. Катя писала в «New Times», несколько раз выступала на радио «Эхо Москвы». Казалось бы: чтобы на такое решиться, нужно быть крепким парнем. В первый раз она поехала с однокурсником и он, вернувшись, сказал: «Я больше не поеду». В последний раз, когда Катя улетала, она сказала мне: «Если я не позвоню такого-то числа, это будет означать, что меня убили». Она брала интервью у лидера повстанцев, после которого его накрыло ракетой. И все время ей так везло. Кстати, она ездила в эти страны не как представитель определенного издания, а как независимый журналист. Она не была ангажированной: просто писала о том, что реально видела, и фотографировала. И это значительно отличалось от того, что показывал CNN.

А есть ли жанры, к которым бы больше склонялись мужчины или женщины?

Я не исследовал эту тему. Есть стереотип: «женщина должна писать о цветочках». История Кати это опровергает. Бывает и так, что мужчина пишет о «цветочках». Поэтому я бы не стал делить жанры журналистики на «чисто мужские» и «чисто женские». Казалось бы: наш факультет — женский. Однако, когда я учился здесь, на журфаке училось одинаковое количество парней и девушек. И я стал думать: куда же делись эти парни? Я провел небольшое расследование и понял, почему они пропали. Практически все парни, которые учатся у нас сейчас, — вчерашние школьники. А подавляющее большинство моих бывших однокурсников пришли учиться на журфак после армии и рабфака. Конечно, вчерашние школьники у нас тоже были, но их количество сейчас осталось примерно таким же, как тогда, когда я поступал на первый курс. Просто после армии была хорошая социальная система защищенности студентов: они получали стипендию. Тогда отличники получали 60 рублей в месяц. В нашей столовой можно было вдоволь наесться за рубль. Проездной билет на месяц стоил 4 рубля 50 копеек. Можно было съездить в Ленинград туда и обратно за 10 рублей. В общем, на эти 60 рублей спокойно можно было прожить. Кроме того, студенты могли публиковаться в газетах и за это получать отдельный гонорар. На журфаке училось множество парней, вернувшихся из армии, просто потому, что они могли себя прокормить, обучаясь здесь. А какая стипендия у студентов сейчас? В среднем — две тысячи рублей. Поэтому человек, вернувшийся из армии, вынужден работать, а не учиться, потому что он умрет от голода, если будет студентом. Таким образом, парни с журфака ушли из-за финансовой ситуации.

Вы рассказали удивительную историю студентки, писавшей репортажи с горячих точек. А как вы считаете, нужна ли практика во время обучения другим студентам журфака?

История Кати — это единичный случай. Я бы не стал советовать своим студентам ехать на каникулах в Ливию или Донбасс. Это — дело единиц, очень смелых людей. Каждый должен сам определить для себя риски. Тем не менее, я считаю, что каждый студент должен пройти практику. Когда я учился на журфаке, мы могли пройти практику в любой точке Советского Союза, причем факультет оплачивал командировку. Нам платили суточные — один рубль в день. Сейчас тоже можно поехать, но только за свой счет. После второго курса я проходил практику в Ленинграде, после третьего — в Мурманске, после четвертого — на Чукотке, в газете «Советская Чукотка». Поэтому к выпуску у меня уже сложилось понимание, как работают газеты, в частности, провинциальные. Я считаю, что именно этого не хватает сегодняшним студентам. Практику они могут пройти дома, не отходя от экрана монитора.

Я не говорю, что им нужно ехать в Ливию, но хотя бы пройти практику в любой районной газете Подмосковья было бы полезно.

К сожалению, на это способны единицы студентов. Я не против того, чтобы они публиковали статьи на сайтах, не выходя из дома: я сам так иногда делаю. Но, все-таки, журналист должен оторвать попу от стула и поехать куда-нибудь.

На такой практике студентам платят деньги?

Все это — индивидуально, зависит от ситуации. Одним платят, другим — нет, одних сразу берут в штат в качестве стажеров, других не берут. Здесь нет общих рецептов.

Вы — специалист по истории зарубежной журналистики. Во всех ли странах журналистика развивалась по одинаковым законам?

Нет. Во-первых, все страны прошли через авторитарную модель журналистики. В одних государствах она исчезла раньше (в США и Великобритании, например), в других оставалась долгое время, до начала 20 века. В России она жила до конца 80-х годов, когда был принят Закон о печати. Многие страны до сих пор существуют с авторитарной моделью СМИ. Эта модель универсальна: через нее прошли все страны. Демократическая модель — совсем другое дело: в некоторых странах государству не разрешено иметь собственные СМИ и влиять на частные (например, в США). Там журналистика — стопроцентная «частная лавочка». В других странах влияние государства достаточно сильно (например, во Франции). Там закон о СМИ регулирует любую мелочь. Например, однажды я гулял по Парижу и увидел, что на одной улочке все дома были заклеены рекламными афишами. И один дом выделялся на фоне остальных тем, что на нем не было ни одной афиши. Я подошел к нему поближе и увидел, что на доме висит табличка: «Запрещено расклеивать афиши по Закону о печати 1881 года». Представляете, каков этот закон, если он регулирует даже такую мелочь, как расклеивание афиш? Кроме того, удивительно, что он действует с 1881 года: представьте, если бы у нас действовал какой-нибудь закон, который был принят при Александре Втором? Невероятно. Также меня удивило, насколько французы законопослушны — в нашей стране эту табличку бы сорвали и заклеили дом афишами.

Каковы особенности современной российской модели СМИ?

Формально в России сейчас европейская модель СМИ. Конечно, я не в восторге от современного состояния журналистики, но к этому вопросу мы должны подходить как исследователи, а не как «бабушки на лавочке». А опыт исследователей показывает, что ни в одной стране мира свобода СМИ не приходила сразу. В той же Великобритании в 1689 году приняли Билль о правах, который положил начало свободе прессы. При этом последние законы, которые ограничивали свободу СМИ, были приняты в 1861 году. Прошло почти 180 лет от принятия документа до реального его воплощения в жизнь. То же самое происходило в США и во Франции. Проходили столетия, прежде чем свобода печати превращалась из декларации в реальность. В нашей стране свободе печати 25 лет, даже меньше.

Мы сейчас находимся на том пути, на котором Англия была в начале 18 века, поэтому о полной свободе печати мы с вами сможем поговорить лет через 150.

Мы развиваемся в правильном направлении. У нас есть ошибки, сложности, но это нормально для модели, которая только начала развиваться. 25 лет — огромный срок для жизни человека, но для такой категории, как свобода печати, это — минимальный срок. Ни в одной стране мира не было так, чтобы все резко стало хорошо. Так что могу с уверенностью сказать одно: у нас есть недостатки, но мы идем в правильном направлении.

Насколько Россия продвинулась в развитии свободы печати за эти 25 лет?

Уже сейчас у нас есть издания, которые очень активно оппонируют власти — «Новая газета», «Русский репортер», «Слон.ру», «New Times», телеканал «Дождь». Даже в США, например, такого разнообразия нет. Возьмем классический случай: когда в 2003 году началась война в Ираке, корреспондент CNN Питер Арнетт, лауреат Пулитцеровской премии, выступил в прямом эфире и сказал, что США увязнут в Ираке так же, как во Вьетнаме в свое время, и победы не будет. Вы видите, что сейчас происходит в Ираке. Что интересно, его уволили в тот же день. Формально CNN — частное предприятие, государство не имеет никакого права на него влиять. Я был в США накануне бомбежек в Югославии, изучал там журналистику. Ни одно СМИ не высказалось против бомбежек. А у нас всегда есть палитра мнений. Взять, например, современную ситуацию на Украине: разные СМИ высказывают совершенно противоположные точки зрения. Я читаю все. Именно это и определяет свободу мнений, свободу журналистики. Если в стране не высказывается разных мнений, то нельзя говорить,что в ней есть свобода слова. Я не хочу сказать,что у нас есть свобода слова, а в США ее нет. Просто к этому вопросу нужно подойти без шаблонов и посмотреть на реальные факты. И тогда все будет выглядеть не так грустно и беспросветно, каким кажется на первый взгляд.

Какая страна мира, по вашему мнению, сейчас наиболее приближена к идеалу свободы печати?

Универсального идеала не существует. Это не десять заповедей: у каждой страны должна быть собственная модель. Очень опасно устанавливать некий общий идеал. Например, понятие «демократия» не может быть одинаковым для Ирака, США и России. Поэтому я не могу сказать, что в какой-то стране установлена идеальная свобода печати. Возможно, для этой страны она и идеальна, но не для всех. Что касается России, здесь СМИ о многом не пишут, велико влияние медиаолигархов, как и в других странах. Ярким примером свободы печати можно назвать Уотергейтское дело, когда два журналиста смогли снять с поста президента Никсона. Возможно ли, чтобы сейчас два журналиста смогли снять Обаму с поста президента? Разумеется, нет. Дело в том, что тогда «New York Times» принадлежала коллективу редакции. А сейчас, в XXI веке, газета стала частью экономики. Сейчас СМИ — часть медиахолдинга. Обычная печатная газета не выдерживает конкуренции с интернетом. Медиамагнаты, которые владеют газетами, буквально могут открывать дверь в редакцию ногой. Поэтому сейчас такое невозможно.

С началом войны на Украине СМИ развернули собственную медиавойну. Как вы оцениваете поведение журналистов в этой ситуации?

Какими бы профессионалами не были журналисты, они все равно не знают всей правды. Мы же не знаем, о чем думал Путин, когда присоединил Крым, не знаем, почему Донбасс не присоединяют. Неужели эту войну нельзя было предотвратить? Я думаю, что можно. Мы не знаем всех механизмов принятия решений, поэтому любой журналист, даже самый героический и неангажированный, знает не все. И без этого мы не можем составить целостной картины. Я не могу дать никакого прогноза. Например, на днях была встреча Путина, Меркель и Олланда. Нам ведь не сказали, о чем они говорили. Почему два лидера крупнейших стран Европы понеслись к Путину в Кремль поздно вечером, пять часов сидели и ни слова не сказали журналистам после этого? Явно приехали не просто чаю попить. Наверняка, на этой встрече решались глобальные, судьбоносные вопросы, от которых зависит будущая история всего XXI века.

С чего нужно начинать молодому журналисту?

Сложно дать универсальные рекомендации, здесь все очень индивидуально. Мне кажется, лучше начать с практики в газете, посмотреть на работу журналиста изнутри. Каждый год я провожу собеседования с абитуриентами и спрашиваю, почему они хотят учиться на журфаке.

Вы не представляете, какие ответы мне иногда приходится слышать: «мне сюда удобно ездить, не нужно делать пересадку на метро», «мне нравится здание факультета», «меня подруга привела», «здесь не сдают ЕГЭ по истории».

Когда я спрашиваю: «А вы в газете работаете?», такой собеседник часто даже не понимает, о чем идет речь. Если вам кажется, что журналистика — ваше призвание и вы хорошо пишете, попробуйте писать для газеты. Сейчас есть масса таких возможностей. В каждом муниципальном районе есть своя газета: устроиться туда в качестве стажера совсем не сложно. В газете «Пионерская правда» есть специальный раздел для юных корреспондентов. Просто попробуйте поработать в обычной газете. И, если поймете, что это — ваше, идите дальше в этом направлении. А, если поймете, что это не так, то будет еще лучше: хуже было бы, если бы вы осознали это, уже окончив журфак. Начальный опыт, взгляд изнутри на профессию, необычайно важен.

Наверное, привычный для вас вопрос: как вы считаете, печатная газета умрет или нет?

У нас одна аспирантка написала диссертацию на эту тему, доказывая, что газета умрет. На самом деле, эти настроения будут свойственны людям всегда. Когда появилось радио, все говорили, что газета умрет из-за него, когда появилось телевидение — что исчезнут и радио, и газета. В «Москва слезам не верит» герой говорит, что через 20 лет останется одно только телевидение. Сейчас, когда появился интернет, говорят, что газета погибнет из-за него. Газета не умрет, она трансформируется, уже трансформировалась. Газета станет не сообщать информацию, а анализировать. Посмотрите, сколько в современной газете новостей, «информашек», — минимум. В основном, в ней можно найти аналитику. Газеты перейдут с уровня сообщения информации на уровень ее осмысления. Она станет более публицистичной, более «умной». Сейчас даже самые бульварные газеты становятся более серьезными. Например, «МК» в начале была совершенно «желтой» газетой, а сейчас стала серьезным, респектабельным изданием. Даже «Твой день» стал публиковать аналитику.

Ксения Яковлева
Редактор проекта Учёба.ру
11 февраля 2015

Обсуждение материала

Оставить комментарий

Cпецпроекты