Мой город — Москва
Выбрать другой город:
Учёба.ру WWW.UCHEBA.RU
 

«В школе притворяются, что все книги должны влиять на ребенка одинаково»

Как преподают литературу в России? И как преподают ее за рубежом? Чтобы ответить на эти вопросы, «Учёба.ру» сравнила методы преподавания в Англии, Голландии, США и Франции, а также поговорила с ведущим литературной передачи «Дилетанты» и учителем литературы в лицее НИУ ВШЭ Юрием Каракурчи.
1 комментарий

«Когда вы читаете, не пытайтесь угадывать, что думает автор. Думайте сами», — это одна из известных цитат эксцентричного преподавателя английской словесности, героя фильма «Общество мертвых поэтов». Некоторые учителя не согласились бы с ней, так как она противоречит методике преподавания литературы в России: нам важно понимать, что хотел сказать автор. Однако литература — очень специфический школьный предмет. Это не наука, это один из видов искусства, а, значит, и относиться к ней надо как к искусству. Но в связи с этим возникает множество вопросов. Например, как быть с личной точкой зрения ребенка на произведение, если она не совпадает с общепринятой? Насколько объективны критерии оценки школьного сочинения? Кто решает, что «Дон Кихота» Сервантеса в 6 классе проходить не рано, зато «Лолиту» Набокова школьникам давать нельзя?

Все мы привыкли к некоторым вещам, которые кажутся нам почти что священными. Например, список литературы в школьной программе — это та самая «черепаха», на которой стоит наш мир. Но, оказывается, в других странах мир может стоять на чем-то другом. Так, в Голландии существует регулярно обновляемый официальный список рекомендованной литературы, составленный при поддержке голландского Министерства образования. Он наполовину состоит из книг современных европейских и голландских авторов: в него входят Стефани Майер, написавшая «Сумерки», и Сьюзен Коллинз, автор «Голодных игр». Список разбит на шесть уровней чтения. Родители, учителя и даже дети могут подбирать книги в зависимости от возраста и темы. В одной школе детей подчас обязывают прочитать по пять крупных книг в год, в другой дают список из 15 и попросят самостоятельно выбрать три, а в третьей вообще могут переложить выбор на ребенка, назвав только количество голландских авторов для обязательного прочтения.

Учителя в России привыкли использовать в качестве личного помощника учебник. Но, к примеру, в Великобританию литературу преподают не по учебнику — это невозможно, так как учитель сам отбирает произведения для последующего разбора и анализа. Правительство раз в несколько лет вносит коррективы в Национальный учебный план, который регулирует программу в школах по всей стране. Обновленный учебный план не содержит четких рекомендаций, однако в нем прописаны все «необходимые знания и навыки, которыми должен обладать каждый ребенок». Так что учителя в Англии могут свободно формировать учебную программу, учитывая потребности своих учеников. В учебном плане сказано, что дети «должны оценить глубину и мощь английского литературного наследия». Поэтому учителям советуют обратить внимание на классиков, нон-фикшн-авторов и журналистские тексты. Шекспир для британца, как для нас — Пушкин, то есть «наше все», на его пьесы делается особенный акцент. Но также английским учителям советуют не забывать и про современных авторов. Так, наряду с Чарльзом Диккенсом, Джейн Остин, Джоном Стейнбеком, Шарлоттой Бронте, дети могут изучать Джоан Роулинг. Также в учебном плане сказано, что у ребенка должен быть независимый выбор, то есть чтение — это, в первую очередь, удовольствие. Дети учатся анализировать писательский выбор лексики, формы, грамматические и структурные особенности, а также давать собственную оценку эффективности этого выбора. Англичане должны давать осознанные личные оценки, при этом признавая, что возможно и другое мнение. Есть еще одно интресное отличие — на экзамен по литературе в Великобритании можно прийти с теми произведениями, по которым пишется экзаменационная работа, так как считается, что помнить имена всех персонажей или знать, какого цвета туфли Гертруды, не столь важно.

Все мы со школьной скамьи привыкли к тому, что идеи автора — это главное в произведении. Но, например, во Франции на первое место выходит язык и стиль, а вовсе не идеи. Детям в качестве задания могут дать возможность написать текст в стиле Мольера, Расина или Вольтера. Позже, в старших классах, ученики разбирают стилистику текстов, не ограничиваясь художественными текстами. Анализировать можно даже тексты дебатов в парламенте. Уроки могут быть построены вокруг определенной темы, например, темы свободы нравов, в рамках изучения которой дети изучают отрывки из текстов Маркиза де Сада. Здесь стоит оговориться, что во Франции произведения читают не целиком, а фрагментарно, то есть в классе разбирают отдельный кусочек текста, не игнорируя при этом исторический контекст произведения. В средней школе учитель сам составляет литературную программу и за год проходит с учениками по три-четыре произведения. Однако чем ближе выпускные экзамены, тем строже рекомендации для педагога, который должен обращать внимание на список текстов от Министерства образования. Дети много читают французских классиков. В списке литературы есть Пьер Корнель, Жан Расин, Жан-Батист Мольер, Франсуа Рабле, Дени Дидро, Антуан де Сент-Экзюпери, Гюстав Флобер. Клод Ларуш, преподаватель словесности в одном из французских лицеев, так описал читательские тенденции среди его учеников: «Девятнадцатый век удивительно обедняет само понятие об искусстве. К концу двадцатого столетия он стал на редкость скучен, и сейчас куда проще понять подтирающегося гусем Гаргантюа, нежели предающего всех и вся Сореля. Мне неинтересны герои Бальзака и Стендаля, мне интересны риторические речи персонажей Корнеля и Расина. Я вижу, что и мои ученики охотнее прочтут Монтескье, Вольтера, Сартра или Виана, но уснут над Мопассаном или Флобером. Девятнадцатый век безнадежно устарел, а семнадцатый-восемнадцатый в пору открывать заново, изучать наравне с двадцатым».

В прошлом году в Рунете обсуждали список литературы, рекомендованный для шестиклассника. Родителей привело в ужас наличие большого количества стихов, особенно присутствие исторических баллад. Но, например, в США вовсе нет единой школьной программы по литературе, поэтому учителя задают ученикам читать поэзию на свое усмотрение. Как в Великобриатнии, дети очень много читают Шекспира. Однако, в отличие от России, детей никто не заставляет учивать наизусть стихи. Это касается не только США, но и других англоговорящих стран, в которых поэзию дети практически не читают.

Юрий Каракурчи,
ведущий литературной передачи «Дилетанты»,
учитель литературы в лицее НИУ ВШЭ
Юра, в своей передаче вы задали один вопрос поэтессе Фаине Гримберг, и я хочу перенаправить его вам, так как вы являетесь школьным учителем. А вопрос такой: как преподавать предмет «литература», учитывая, что литература — это искусство?

Учителя в России совершенно по-разному преподают, и все готовы защищать собственную практику. Лично мне удобно говорить о литературе в терминах искусства. Говорить о ней иначе — вредить тексту. Я пытаюсь опираться на то, как дети это искусство воспринимают. Восприятие и получаемая эмоция — это самый естественный акт, который случается с человеком при взаимодействии с искусством. Мне, как правило, хочется работать именно с этой эмоцией, снимать пласты восприятия человека и обсуждать с ним, почему он этот текст воспринял так, а не иначе, допускает ли он, что есть какой-то иной взгляд. Если я вижу, что он находится полностью в сфере субъективного, я пытаюсь обратить внимание на другие вещи.

Субъективность бывает двух типов: когда понимаешь, что хотел сделать автор, и когда не понимаешь. Вот, к примеру, читаешь роман «Преступление и наказание» и понимаешь, чего хотел добиться Достоевский. Однако несмотря на то, что ты понимаешь, тебя все равно он, к примеру, бесит. Можно обсуждать книгу с детьми, игнорируя то, что она их бесит, пользоваться только пристойными, из учебника почерпнутыми формулами. Но, на мой взгляд, это фальсификация разговора об искусстве. Когда дети говорят главному герою: «Отдохни, выспись, и не будет романа», — я могу быть с ними солидарен в этом вопросе. Это не означает, что они чего-то не видят в произведении. А, может, и не видят? Для того, чтобы это выяснить, надо с детьми поговорить, начать живой разговор об искусстве. В школе хотят притвориться, что всякий роман или рассказ должен влиять на ребенка одинаково, то есть нужно все любить, всем восторгаться, все уважать и с пиететом на все реагировать, мне это не нравится.

Я стараюсь не использовать интонацию разговора о литературе из сборников по подготовке к ЕГЭ. если детям и надо пользоваться этими официозными вещами, то пусть они делают это, только когда у них нет другого выбора

То есть, вы за неформальный разговор о литературе?

Здесь стоит оговориться, что у учителя есть также цель подготовить ребенка к экзамену. Поэтому нельзя заниматься только разговором о чувствах, нужно найти баланс. А то получится, что либо дети не будут готовы к экзамену, либо будут умирать от скуки. Я пытаюсь говорить с ними так, чтобы они понимали: существуют разные способы разговора о тексте и разные жанры общения. Есть непосредственный, живой разговор о тексте, а есть разговор о тексте в рамках подготовки к письменному экзамену. В идеале хотелось бы подготовить их к будущему испытанию, но при этом не подменять весь предмет подготовкой к испытанию. Я стараюсь не использовать интонацию разговора о литературе из сборников по подготовке к ЕГЭ — если детям и надо пользоваться этими официозными вещами, то пусть они делают это, и только тогда, когда у них нет другого выбора.

Какой совет вы бы дали другим учителям?

Нужно не идти на поводу у формального разговора и не игнорировать восприятие текста учениками. Как только я пришел в школу, то понял, что нахожусь в какой-то оппозиции по отношению к детям. Потому что есть «я», и я стою в этой части класса, а есть «они», сидящие по другую сторону реки, и мы как будто изначально враждебно были настроены друг к другу. Я сразу понял, что меня это композиционно не устраивает. Я как будто был противопоставлен всем остальным. Затем я просто поменял положение себя и детей в пространстве — поставил парты в круг, и противопоставление снялось. Да, иногда у нас возникают дебаты, но они возникают не искусственно, это просто естественный ход разговора.

Вы стремитесь привить детям любовь к литературе?

Вообще я считаю, что любовь к чтению — это глубоко личный выбор. Я могу показать детям какие-то тексты, поделиться впечатлениями, я могу указать места, где можно почерпнуть о тексте больше знаний. Но как можно заставить полюбить? И этот дискурс возникает тогда, когда речь идет именно о школе. Если вглянуть на наш опыт обучения — заставил ли нас кто-то полюбить произведение? Нас могли заставить узнать и забыть, заставить раздражаться даже от одного названия. Много моих знакомых при упоминании русской классики начинают содрогаться, потому что они помнят сухой формализм. Я считаю, что нужно наблюдать за нами самими, и понять, что никто заставить полюбить не может. Все, что мы можем — это показать нашу любовь к тексту и попробовать интересно о нем рассказать или поговорить. Заставить детей думать — это другое. Мне кажется, умение думать никак не связано с чтением художественной литературы. Можно учиться думать и не читать. Чем больше читаешь художественную литературу, тем больше думаешь — это клише.

Это может звучать как нарочитая абсурдность, но Лев Толстой не читал «Войну и Мир» в 15 лет. И знаете что? Нормально пожил чувак

А что вы скажете по поводу ЕГЭ? Этот экзамен действительно так вреден, как многие думают?

На мой взгляд, в самом экзамене есть несколько проблем. Во-первых, это критерии оценки детских работ — они очень неконкретные, нечеткие, и в некоторых случаях они допускают очень большое пространство для субъективного оценивания. Во-вторых, ЕГЭ уделяет внимание совершенно неважным вещам, например, стихотворному размеру. Не думаю, что каждый взрослый может объяснить, почему это стихотворение имеет именно такой стихотворный размер, и что он дает тексту. Думаю, главная проблема даже не в том, как ЕГЭ устроен, а в том, что кроме ЕГЭ нет ничего, это единственная форма отчетности о результатах образования.

Не так давно в школе появилось новое сочинение по литературе — это вид выпускного экзамена, который пишется в 11 классе. По сути, это допуск к ЕГЭ, предложенный из ностальгических чувств. Многие думают: “У нас было прекрасное советское образование, все писали сочинения, как же хорошо тогда было, мы были худенькими, а волос было много”. На мой взгляд, это экзамен-фикция. Ведь то, чего хотят добиться этим сочинением, добиться нельзя. Это сочинение опять возвращает нас к вопросу о том, что кто-то пытается заставить детей любить читать и научить думать. По факту у школьников появляется еще один формальный текст, который они должны "состряпать" в 11 классе — у них этих текстов много и они "стряпают" их, даже не задумываясь. Это никак не связано с любовью к литературе.

Давайте затронем тему школьного списка литературы. Если у вас была бы возможность что-то в нем поменять, какие произведения вы бы добавили или убрали?

У нас есть школьная программа, и я не знаю, что можно было поменять в списке литературы. Как правило, я сам добавляю в него то, что наиболее ярко показывает какие-то вещи. С детьми мы можем обсудить и современного автора, и зарубежного классика. На мой взгляд, не так важно, чтобы ученики прочитали тексты от корки до корки. Важно, чтобы они посмотрели на фрагменты, куски, эпизоды, и увидели, как текст работает. Это самое главное. Это может звучать как нарочитая абсурдность, но Лев Толстой не читал “Войну и Мир” в 15 лет. И знаете что? Нормально пожил чувак.

В любом случае я работаю с материалом и пытаюсь сделать так, чтобы не "убить" для детей классику. Пусть они ее не полюбят, пусть они сдадут ЕГЭ, прочитав краткий перессказ, — пусть. Главное, чтобы я не "убил" эти тексты.

Чиновники как будто не понимают, кто такие дети. Им кажется, что все они чисты, невинны и промыты хлоргексидином в проблемных местах. считается, что дети ничего не знают. Поверьте, все они знают

Как вы объясняете детям поэзию?

Со стихами бывает сложно, потому что когда дети приходят ко мне в 10 классе, у них уже есть опыт чтения стихов. И, как правило, это опыт чтения дурацких стихов. Их пичкают какими-то текстами про природу или патриотическими "кричалками". На мой взгляд, это неживой набор текстов, поэтому дети начинают связывать стихи с ритмичным рисунком, будто стихотворение — это бричка, которая едет по снежной дороге. В конце концов, стихи XIX века далековаты от современного школьника, и часто для них опытом переживания поэзии становятся тексты современные, либо тексты, написанные в Серебряном веке. С приходом Маяковского и Есенина для детей начинается что-то интересное в поэзии. Современные стихи для школьников часто интересны потому, что они вдруг с удивлением обнаруживают, что в поэзии все не выстроено по какому-то ожидаемому закону. Например, ”Собака Павлова” Александра Анашевича была для них откровением. Кто-то смеялся, потому что это было для них беспардонное обращение со стихом. А кто-то довольно сильно реагировал на текст.

Иногда, правда, они начинают раздражаться, спрашивают, почему нет рифмы. Если мне удается через образ или тему показать нечто внутри текста, ученики начинают понимать, что такое поэзия в принципе. Ведь это не обязательно ритмичные традиционные вещи, это просто иной способ разговора.

Что вы думаете по поводу возрастных маркировок на книгах? Некоторые шутят, что раньше школьники просили взрослых покупать им сигареты, а теперь — книги...

Маркировка "18+" на книгах — это трата полиграфической краски, потому что если дети захотят, они прочитают. Чиновники как будто не понимают, кто такие дети. Им кажется, что все они чисты, невинны и промыты хлоргексидином в проблемных местах. Думают, что дети ничего не знают. Поверьте, все они знают.

1 комментарий

Обсуждение материала

Оставить комментарий

Cпецпроекты